О детских мечтах и формуле человеческой притягательности, о решении сложных задач и эффективности церковной помощи наркозависимым. Интервью с епископом Каменским и Алапаевским Мефодием.
— Владыка Мефодий, кем вы мечтали стать в детстве? И кем трудились ваши родители?
— Мама работала конструктором, отец — рабочим, инженером. Я мечтал в отрочестве совершить кругосветное путешествие на яхте. Потом захотел стать ученым. Точные науки, физика и математика, меня увлекали и давались достаточно легко. Там не надо было запоминать множество исторических фактов и дат, а память у меня не является выдающейся. А вот решать сложные задачки у меня получалось неплохо.
— Как же так: из физиков — и в священники? Причем учились вы в таком серьезном вузе — МФТИ…
— Я вырос не в безбожной семье. Родители мои были венчаны, меня крестили совсем маленького, в доме были иконы. Моя бабушка ходила в храм, соблюдала посты. И вся наша родня относилась к этому спокойно. Но вера бабушки меня тогда не вдохновила. В старших классах я увлекся наукой, и только в институте, в один прекрасный момент понял, что это не мое. После этого начался поиск дела, которому мог бы себя посвятить, занялся поиском смысла жизни. В итоге нашел ответы на свои вопросы у святых отцов. И вскоре после окончания института принял решение уйти на служение в Церковь.
В том, что физик стал священнослужителем, нет ничего удивительного. Наука, если ее правильно понимать, не противоречит вере. Противоречит вере только атеистическая идеология, которая совершенно не привязана к науке.
— И как отреагировали ваши родители?
— Они не приветствовали мой выбор и были очень огорчены. Ученый в советское время имел высокий социальный статус. Статус священника был совсем иным. Родители желали мне добра. Сразу уйти в Церковь было крайне сложно, и год после окончания МФТИ я преподавал на кафедре физики в мединституте в своем родном городе – Уфе. Затем уволился с работы, выписался из квартиры, купил билет в Москву, объявил родителям – завтра улетаю. Знал, что согласия не будет. По благословению Лаврского духовника направился в Ивановскую область. Стал трудиться в церкви села Петровское: сначала дворником, сторожем, истопником, алтарником… Все родные знали, почему я уехал, но говорить об этом даже между ними было не принято. Спустя несколько месяцев родители смирились с моим выбором.
— Когда вы все-таки покинули город-миллионник и оказались в сельской глуши, не появилось ли сожалений, сомнений в сделанном выборе? Не тяготило ли вас отсутствие цивилизации?
— Скорее цивилизация меня тяготила… Сожалений не было. Был только один момент. Я только начал работу в храме, заканчивал уборку, домывал полы в притворе. Внезапно налетели мысли: «И надо было заканчивать один из лучших ВУЗов страны, чтобы мыть пол в храме?…» Это состояние длилось несколько минут. Я просто отбросил этот помысел, не стал с ним спорить. И больше подобные мысли меня не посещали. Каких-либо размышлений, что я пошел не тем путем… этого уж точно не было.
— Государство не сразу пропустило вас в священники…
— Епархиальный архиерей сразу предложил мне рукополагаться, духовник благословил не отказываться, но моей хиротонии воспрепятствовал уполномоченный по делам религий. Тогда Церковь вынуждена была согласовывать кадровые вопросы с госорганами. Владыка сказал мне, что может лишь постричь меня в монахи. Я дал согласие. Несколько месяцев спустя втайне от меня вновь был сделан запрос на мое рукоположение, и было получено разрешение: после принятия монашества власти махнули на меня рукой. Владыка совершил диаконскую, а через 8 дней священническую хиротонию.
— Даже среди верующих можно встретить сочувствие: такой молодой — и стал монахом…
— Разве монахи чем-то обделены? Есть подвижники науки, есть подвижники спорта… Духовное подвижничество является наиболее целостным и наименее ущербным по сравнению с другими. Обычно человек меняет худшее на лучшее. Просто не все видят это лучшее, не всем оно открылось. А если открылось, то тут нет переживания жертвы — есть состояние радости.
Когда человек посвящает себя на служение Богу, он не лишается полноты жизни. Да, он не позволяет себе каких-то развлечений, но он в них и не нуждается. Все эти развлечения, которыми полон современный мир, идут от состояния внутренней пустоты, чтобы как-то себя занять. А если ты нашел дело, от которого не хочешь отвлекаться, то развлечения становятся лишними…
— Владыка, а почему Вы начали заниматься помощью наркозависимым?
— В эту деятельность мы не рвались, а попали случайно – промыслом Божиим. Сначала у нас на Свято-Георгиевском приходе появились молодые люди, которые занимались помощью зависимым. Они и посвятили нас в эту тему, познакомили с наркозависимыми, и те некоторое время пожили у нас на приходе. Это было в начале 90-х.
Вернулись к теме помощи наркозависимым в 1998 году, когда грянул финансовый кризис. До нашего глухого села перестал ходить транспорт и в храме почти не стало прихожан… Приходу стало сложно выживать, и мы решили пригласить помощников из числа наркозависимых. Чтобы они нам помогали по хозяйству, а мы их духовно окормляли. По сути, мы хотели не им помогать, а сами себе, чтобы не превратиться из священников в истопников и дворников.
Я не был одержим помощью наркозависимым, но если уж мы начали этим заниматься, то нужно было делать это хорошо.
Мне кажется, что дело, которым ты занимаешься, надо делать хорошо. Или не делать вообще — перепоручить другим, кто сможет делать его лучше. Например, я не способен к пению — у меня нет ни музыкального слуха, ни голоса. Я бы, конечно, как настоятель, мог приходить на клирос и петь — и все бы меня терпели. Но не думаю, что это нужно было. И Бог так устроил, что я никогда не оставался без клироса и без диакона…
— В итоге вы стали специалистом в этой области и возглавили общецерковный Координационный центр по противодействию наркомании…
— Все получилось постепенно. Когда эта тема стала все шире обсуждаться, меня стали периодически приглашать где-то выступить. Соответственно приходилось больше об этом думать и, как следствие, понимать. Начались статьи, публикации. Деятельность стала приобретать более системный характер. А потом агентство развития ООН захотело узнать о том, как Церковь занимается помощью наркозависимым. Поскольку мы были в этой теме, нам предложили изложить методику реабилитации на основании опыта Свято-Георгиевского прихода, дали грант. На следующий год пригласили в Межсоборное присутствие в качестве экспертов. Потом руководитель Синодального отдела по благотворительности владыка Пантелеимон пригласил меня возглавить это направление…
Я выполняю послушание, которое на меня возложено, но до сих пор не могу сказать, что помощь наркозависимым — это мое призвание. Однако оставить это направление не могу, так как понимаю, что делу будет нанесен ущерб.
— Владыка Мефодий, а никогда у вас не возникало какой-то досады: мол, кто-то занимается «более благородным» социальным служением, например, помощью детям или семьям, а вам приходится «возиться с наркоманами»?
— Так работа с наркозависимыми — это тоже помощь и детям, и семьям. Наркоманы тоже выросли в какой-то семье. Это те же самые наши дети, только, может, повзрослевшие и потерявшиеся. Их нужно вернуть на путь истинный. Разве это не благородная задача?
К тому же мы никого насильно не загоняли к себе на приход. Мы ведь не хватаем наркомана на улице и не стараемся его осчастливить против его воли. На реабилитацию мы брали тех, кто приходил за помощью. Это большая разница. И если человек пришел за помощью — мы стараемся ему помочь.
Конечно, эти ребята сложные. Но я уже говорил, с кем особенно сложно — с теми, кто много о себе мнит. А если человек пришел с сокрушением духа, то с ним общаться гораздо легче. То же мы видим и в Евангелии. Господь говорил, что мытари и блудницы быстрее «праведников» (тех, кто считает себя праведниками) войдут в Царствие Небесное. Покаялись, исправились — вошли. А есть люди, которые не считают, что им есть в чем каяться. Вот это большое заблуждене.
— Но, наверное, не все воспитанники, что проходили реабилитацию у вас на приходе, успешно излечивались от наркомании?
— Но можно посмотреть с другой стороны: не все они и погибли. Священник всегда сталкивается с тем, что одни люди слушают, другие — нет. Одни оставляют греховный путь, другие — продолжают. Если бы каждый человек оставил грех, это было бы прекрасно. Но ведь так не получается. И не в том печаль, что кто-то не исправился в итоге. А в том радость, что многие исправились.
— А какой случай исправления был самым трудным?
— Мы не упираемся в какого-то человека, чтобы во что бы то ни стало его спасти. Моисей Оптинский говорил, что наше дело — создать условия для спасения, а спасается человек или нет — это уже от него зависит. Мы в этом смысле насилие не совершаем. Мы лишь помогаем, поддерживаем. В противостоянии этой болезни, как и любой другой страсти, очень многое зависит от самого человека. Нельзя его заставить смиряться. Есть смиренный, а есть смирённый, это разные вещи. Смирить человека можно — затюкали, и он смирился. Но приобрести смирение человек может лишь сам. Точно так же нельзя заставить человека любить. Даже Бог не может этого сделать. Зачем же нам пытаться делать то, что не может сделать даже Бог?
Бог, церковь, специалисты… Но главным субъектом спасения остается сам человек. И, когда исправить воспитанника не получалось, мы не рвали на себе волосы, что чего-то там не сделали. Мы сделали, что могли. Кому-то наша помощь помогла. Но опять же не мы их вылечили, а они с нашей помощью научились бороться с зависимостью. Они главные, а мы помощники. Поэтому мы никогда не упирались, если воспитанник уходил с прихода. Хотя такое случалось очень редко. Потому что когда человеку хорошо, он не собирается никуда бежать.
— Вы посвятили помощи наркозависимым почти 20 лет… Чему научила вас эта работа, что она вам дала?
— Помощь наркозависимым — это, во-первых, решение сложных задач, что само по себе интересно. Наверное, это у меня еще от науки осталось: браться за трудную задачу и находить решение.
Во-вторых, на нашем глухом малолюдном приходе наркозависимые не дали мне «заснуть»: я оставался востребованным как духовник и пастырь. Наконец, в трудное время они помогли сохранить приход, не дали ему погибнуть.
— А сложные задачи вам, наверное, приходилось решать и во время работы в дисциплинарной комиссии и будучи председателем епархиального суда Иваново-Вознесенской епархии.
— Да, сложные. Я старался разобраться в происходящем, а не просто определить, кого и в какой мере следует наказать: требовалось найти решение, с помощью которого можно было бы уврачевать болезненную ситуацию. Виновные, получавшие взыскание, конечно, меня не благодарили, но я не заметил негативного отношения к себе. Конечно, бывали исключения в тех случаях, когда следовали наказания за серьезные канонические преступления. Все же это были единичные случаи. Я поступал по совести. Ошибок, за которые потом надо было раскаивался, мне не инкриминировали и за мною не замечали.
— Владыка, какие качества вы больше цените в людях? С какими людьми вам комфортнее общаться?
— Думаю, что здесь я мало от кого отличаюсь. Всегда приятнее иметь дело с людьми нелицемерными, искренними, почтительными. С людьми, которые держат свое слово и готовы помогать другим, но при этом не очень высоко о себе думают.
Для себя я вывел формулу, согласно которой определяется наше отношение к ближним. Это дробь: в числителе — то, что человек объективно из себя представляет как специалист (благодаря своим способностям, дарованиям, характеру, накопленному опыту), а в знаменателе — то, как высоко он сам себя ставит и оценивает. Если человек думает о себе скромно, то с ним легко, даже если он умеренных дарований. Ему все равно найдется место рядом. А если человек даже весьма одаренный, но его мнение о себе многократно превышает меру его дарований, то с ним нет желания иметь дело. Все хотели бы иметь умных помощников, но крайне сложно работать со считающими себя умными.
— У вас два церковных служения: вы возглавляете Каменскую епархию и антинаркотическую работу в масштабе всей Русской Православной Церкви. Какое из этих служений важнее? И как вам удается их совмещать?
— Епископство, конечно, несоизмеримо выше. Епископ — это абсолютная полнота всего и целостность: в пределах епархии полнота сакраментальной власти, полнота церковной исполнительной и судебной власти, полнота власти учительства, возложенные Богом, и полнота ответственности. Выше епископского служения вообще нет на земле. Тогда как антинаркотическая деятельность (пусть территориально она и шире, охватывает все епархии Церкви) — это лишь одно из направлений одного только социального служения. Совмещать два этих служения, разумеется, не всегда легко…
— С какими чувствами в конце 2013 года вы узнали о том, что вам предстоит стать епископом?
— Можно сказать, что я заболел. Мне было нелегко внутренне с этим согласиться.
— Это было неожиданно?
— Как сказать. В каком-то смысле я понимал, что координируя антинаркотическую деятельность Церкви, нахожусь на виду. Нетрудно было предположить, что такое может произойти. Но одно дело предположить, а другое — принять, когда это происходит.
— За 6 лет работы Благотворительный фонд святого праведного Иоанна Кронштадтского получил от государства в виде грантов и субсидий 46,7 миллиона рублей. Эффективными ли, на ваш взгляд, были эти вложения в развитие системы церковной помощи наркозависимым?
— Мы старались работать по-честному. Но есть вещи, которые трудно измерить. Если килограммы и кубометры можно легко посчитать, но как вычислить изменения в нравственном строе человека? Конечно, и в сфере помощи наркозависимым есть некоторые количественные и качественные показатели, но они не отражают полной картины.
В любом случае, динамика у нас положительная. Церковная деятельность по реабилитации наркозависимых увеличивается и качество ее растет. Не приписываю эти заслуги ни себе, ни фонду, хотя, конечно, мы этому процессу содействуем. Работаем над осмыслением проблемы, выпускаем важные методические материалы, проводим обучение. Но при этом у нас скромная роль: мы всего-навсего являемся участниками дела Божия и вместе с другими людьми и организациями вносим в него свой труд.
Могу сказать, что денег нам не хватает. Как не хватает и людей, и времени. Но так, наверное, в любом деле. Мы продолжаем участвовать в грантовых конкурсах.
При этом деньги не являются отправной точкой нашей работы. Если будут деньги, то работать будет веселее. Если их не будет — работа станет спасительнее. Но работу в этом направлении мы в любом случае продолжим, ведь это дело Божие.
— Порой за спасение ребенка от наркозависимости родители готовы заплатить огромные деньги…
— Да, это так. И есть соблазн ввести за реабилитацию плату: вроде бы кто, как не родители, должен в первую очередь участвовать в расходах по выздоровлению чада? Но мы такой платы не вводим. Так было на Свято-Георгиевском приходе, и такая же позиция — в Фонде. Мы ждем пожертвований и надеемся, что в перспективе их будет больше. Пока же наркозависимые являются самыми последними, кому люди готовы помогать.
Тема наркомании, с какой стороны ни посмотри, связана с деньгами. Когда человека подсаживают на наркотики и когда он наркотизируется, на нем делают деньги. Когда его лечат, на нем опять делают деньги.
Вокруг помощи наркозависимым развелось очень много нездорового бизнеса. Это и самые настоящие мошенники, которые берут деньги и ничего не дают взамен. Это и секты, которые активно вербуют себе адептов. А еще есть коммерческие структуры, которые оказывают профессиональную помощь, но значительно завышают расценки. По сути, обдирают семьи зависимых. Да, отчаявшиеся родители порой готовы выложить и миллион рублей, и кто-то наживается на их горе. Церковь позволить такое себе не может.
Если миллионы, полученные нами от государства, разделить на количество лет нашей работы и на число людей, которых нужно было к ней привлечь, то получится, что у нас еще очень скромное финансирование. То есть соотношение цена/качество у церковной помощи наркозависимым — очень высокое. За те деньги, которые мы получили, сделано очень многое.
— Когда мы говорим об успехах церковной реабилитации, у людей порой возникают мысли: вот Церковь реабилитирует наркозависимых, а наркомафия подсаживает на крючок множество новых жертв и проблеме конца-края не видно… Мол, во-первых, надо вкладываться в профилактику, чтобы у ребенка с детства была «прививка» против наркотика, а во-вторых, ужесточить борьбу с наркоторговцами.
— Ужесточение борьбы с наркоторговцами — это все-таки не наше поле деятельности. А по поводу профилактики, многие, наверное, помнят советскую идею воспитать «человека коммунистического завтра». Только эксперимент не удался. Не надо забывать, что человек пал даже в раю. Всегда есть уловки у искусителя и всегда будут наркозависимые.
Почему нужно противопоставлять первичную профилактику и помощь зависимым, я не понимаю. Это противопоставление совершенно ложное.
К сожалению, наркозависимых меньше не становится. Новостные ленты сообщают: в Америке объявили чрезвычайную ситуацию из-за опиатной эпидемии. Ежегодно от передозировки в США погибает 60-70 тысяч человек. И эти огромные цифры еще не учитывают иные случаи смерти от наркотиков (в результате болезни, ДТП, убийств), которые нельзя списать на передозировку.
Масштаб бедствия огромный. Наркомафия получает колоссальные доходы. А когда люди получают доходы, они продолжают вкладываться в свой бизнес, совершенствовать технологии подсаживания на наркотики. Не будем себя обманывать: наркоман может появиться в любой семье…
— Сын-наркоман — это наказание или нет?
— Это пусть родитель сам решит. Может быть, это наказание. Может быть, призыв. Любое бедствие — это призыв обратиться к Богу. Вот шел-шел человек и заблудился. И вся семья заблудилась, и ребенок особенно. Пришло понимание, что наступила катастрофа. Значит, надо обратиться за помощью.
— Что делать родителям, если они узнали, что подросток, сын или дочь, употребляет наркотики?
— Действовать нужно благоразумно и осторожно. Во-первых, не впадать в панику. Надо познакомиться с проблемой наркозависимости и понять, что из этого есть выход, даже если человек глубоко подсел на наркотики. А если подсел неглубоко, то тем более можно помочь ему выкарабкаться. Можно найти людей, которые являются для молодого человека авторитетными. Обратиться к специалистам, которые могут проконсультировать по этой теме, почитать необходимую литературу, возможно, увидеть собственные ошибки. Выйти на связь с нашими церковными специалистами, которые помогут прояснить ситуацию и начать действовать. Каждый конкретный случай диктует свои действия. Много полезной информации можно найти на нашем сайте protivnarko.ru. Например, здесь можно скачать полезную книгу «В храм пришел наркозависимый. Как помочь?»
— Недавно один депутат Госдумы выступил с предложением… расстреливать наркоманов. Как вы на это отреагировали?
— Прежде всего, возникает недоумение: как таких граждан, которые готовы расстреливать людей, попавших в беду, выбирают в Госдуму? Даже если это был эпатаж, за такие слова надо лишать представительства от народа в органах власти. Очень жаль, что должной реакции на такое крайне неприемлемое заявление не последовало.
— Вы побывали в реабилитационных центрах для наркозависимых в разных странах. Какой опыт наиболее впечатлил?
— Неожиданным и большим подарком были два центра. Первый — «Новая Земля» в Германии, где мы побывали в 2009 году. Этот центр во многом определил нашу деятельность. Мы увидели модель реабилитации, которая была очень похожа на нашу. У нас процесс реабилитации органично входит в жизнь церковной общины, а в «Новой земле» — в жизнь семей сотрудников центра. Сотрудники живут вместе с зависимыми, показывая им модель поведения. «Новая земля» — очень успешный центр с выстроенной системой помощи по всей Германии.
Благодаря этому центру мы поняли ценность своей модели, ее потенциал. И у нас появилось вдохновение: мы на верном пути! Вернувшись, мы стали работать над развитием своей собственной системы. В дальнейшем появился концептуальный документ «Об участии Русской Православной Церкви в реабилитации наркозависимых» и методология реабилитации.
— Вторым центром стал Сан-Патриньяно?
— Да, этот центр в Италии произвел очень сильное впечатление. Мы побывали там полтора года назад. В центре проживает 1300 человек. Это огромная республика, в которой неблагополучные люди, которых мир выбросил, становятся состоявшимися личностями, приобретают профессию и начинают решать различные жизненные проблемы. Срок реабилитации составляет 4 года.
Центр работает по достаточно распространенной модели терапевтического сообщества. Но нигде раньше я не видел такого масштаба и уровня организации. Центр Сан-Патриньяно не зависит от государства. Ежегодный бюджет составляет 30 миллионов евро: половину этих средств центр зарабатывает сам (там 38 различных производств), другую половину получает от организаций и частных лиц. Центр не финансируется государством, а потому свободен в модели реабилитации. Это немаловажный момент, ведь зачастую чиновники, определяющие критерии деятельности реабилитационного центра, слабо разбираются в работе с наркозависимыми…
— Жизнь прожить — не поле перейти. Какая самая сложная ситуация была у вас за 60 лет?
— Если человек не проявляет себя гордым и заносчивым, то Господь не создает ему проблемы, которые человека сломают. Бог соразмеряет искушения и нагрузку с мерой сил человека.
Мне кажется, я не позволял себе вести себя пред Богом как человек напыщенный и гордый. И Господь меня миловал, не давая непереносимых перегрузок. Хотя и расслабляться не позволял. Словом, не могу сказать, что у меня в жизни был какой-то особо невыносимый период.
— Православие — религия старых или молодых? Этот вопрос вы сами как-то задали на встрече с молодежью. Но ответ на него не прозвучал…
— Иисус сказал: «Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». Поэтому христианство — религия тех, кто не стареет душой. Кто внутренне остается молодым, инициативным, предприимчивым, готовым учиться, менять себя, работать над собой.
Также в Священном Писании говорится, что «возраст старости — житие нескверное». Если человек в молодости не делает больших глупостей (малые мы все совершаем), то показывает, что уже пришел в совершенный возраст.
Источник: Противнарко.ру