Н.И. Анциферова
Несколько лет назад мне довелось побывать на Кавказе, в родном селе Мичурино. По случаю моего приезда собрались соседи, родные. Разговаривали, вспоминали близких, которых уже не было с нами. Гостей угощали, и мне пришлось спуститься в подвал за соленьями. Но едва я сошла по ступенькам вниз, как на меня разом нахлынуло прошлое.
Детство. Война. 63 человека спасал этот подвал от бомбежек в течение трех месяцев. В основном, это были женщины, дети, старики.
Передовая проходила в полутора километрах от села. Когда начинался артобстрел или налетала немецкая авиация, мы спускались в подвал, сбивались в кучки возле своих матерей и затихали, заглядывая в глаза взрослым. А взрослые раскрывали какие-то листочки и начинали читать молитвы. В каждом углу подвала висели иконы, а в центре, у кирпичного столба горела лампада. С тех бомбежек я и запомнила молитву «Отче наш…» С тех пор и живу с ней.
Помню, когда забирали на фронт моего папу, я рвалась провожать его на сборный пункт, и, чтобы отвлечь меня, он дал мне конфет. С того дня мы больше никогда не видели его. Лишь после войны получили извещение, что он пропал без вести при сдаче Киева немцам.
Горе в войну было почти в каждой семье, но как все старались тогда помогать друг другу! Помню, как после наступления немцев мы вместе со взрослыми на носилках переносили погибших солдат в братскую могилу. Одна, очень большая, была в нашем школьном дворе, и в родительский день батюшка всегда отпевал здесь погибших.
В девяти километрах от нашего села, в станице (ныне – город Ардон) была большая церковь. Помню, как дивились все: несмотря на трехмесячные бои, она оставалась нерушимой. В некоторых местах был разрушен кирпичный забор, в ограде были воронки от взрывов, но сама церковь, как ни в чем не бывало, целехонькая красовалась в солнечных лучах. Ее сияющие купола были видны даже из нашего села…
Помню, как мы ходили в эту церковь святить пасхальный кулич, как стояли всенощную вместе с родителями, а утром пешком шли домой, и они показывали нам, как солнце играло в небе разными цветами. Так было только в тот день!
Все жители села были в те годы, как одна семья, в которой пополам — и радости и горе. Люди были добрыми и ласковыми друг к другу, уважительными по отношению к старшим, внимательными и отзывчивыми – к младшим. Голодных солдат женщины жалели, как родных сыновей. Просили старших по званию, чтобы разрешил солдату зайти в дом, чтобы там накормить его, хотя и свои семьи не были сытыми.
Рядом с нашим домом был военно-полевой госпиталь, где главврачом работал чудеснейший человек Матвей Матвеевич Матвеев. У него по горло было хлопот в госпитале, и все же он находил время, чтобы показать сельчанам, как правильно копать окопы, укрытия. Это по его совету мы укрепили наш подвал, насыпав сверху еще метр земли, чтобы мелкие снаряды не могли пробить перекрытие.
В те три страшных месяца у меня на глазах от снарядов погибли старенький дядя и сестра с семьей, а тетя сгорела в машине, подожженной трассирующей пулей. Никогда не забыть мне, как стояли дети над обгоревшим трупом матери…
Но и после того, как немцев выгнали с Кавказа, люди еще долго гибли в этих местах, подрываясь на минах и снарядах. И горе оставшихся в живых воспринималось, как общее горе.
…Полвека прошло с тех пор. Люди стали жить намного богаче, а вот душой, по-моему, становятся беднее. Наше поколение, которое еще успело перенять от взрослых заветы добра и милосердия, уходит. А из молодых многие уже не имеют понятия о доброте и жалости, не умеют с уважением относиться ни к старым, ни к больным. Вот и живем теперь не вместе, а всяк — по себе, как в клетках, без Господа в душе.
(Из книги Н.И. Буйносовой «Война была у каждого своя»)