25 октября в селе Маминском Каменского района в храме Архистратига Божия Михаила состоится торжественное богослужение в память местночтимой подвижницы благочестия схимонахини Евросинии, в миру Анны Ивановны Мезеновой. Ровно сто лет назад Аннушка, так ее называли современники, почила о Бозе. Сегодня мы публикуем житие подвижницы.
Схимонахиня Евфросиния (Мезенова) 12/25 октября
«Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят». Мф. 5, 8.
Схимонахиня Евфросиния, в миру Анна Ивановна Мезенова, родилась 7 сентября 1879 года в деревне Шиловой Екатеринбургского уезда Пермской губернии в семье крестьян Ивана Васильевича и Анны Егоровны. Деревня Шилова расположена приблизительно в пяти верстах от села Маминского, в живописной местности по берегам реки Исети. В то время в деревне проживало около семисот человек. 8 сентября, в праздник Рождества Пресвятой Богородицы, новорожденного младенца крестили в Михаило-Архангельском храме села Маминского. Восприемниками Анны стали: крестьянин села Маминского Михаил Мамин и крестьянская девица Василиса Ивановна.
Таинство Крещения было совершено священником Михаило-Архангельского храма Павлом Левитским, принадлежавшим к известной на Урале священнической династии. В совершении таинства принимал участие псаломщик храма Михаил Левитский — сын батюшки2. В благочестивой семье Мезеновых росло трое детей: сын и две дочери. Воспитывались дети в страхе Божием. Из всех детей Мезеновых Анна, или Аннушка, как все ее обычно называли, отличалась особой серьезностью, с детства любила молиться. Своего храма в деревне Шиловой не было, поэтому ее жители ходили на богослужения в Михаило-Архангельский храм села Маминского. Лишь в конце 1880–1890-х годов в Шиловой была построена деревянная Вознесенская часовня — в память происшедшего 17 октября 1888 года чудесного спасения Императора Александра III и всей Августейшей Семьи от смертельной опасности во время крушения поезда.
Когда Аннушке было четыре года, семью Мезеновых постигло горе: 6 ноября 1883 года в возрасте тридцати лет умер от чахотки отец, а вскоре умерла и сестра Аннушки. Мать осталась одна с двумя детьми: сыном Яковом и дочерью Анной. Брат был на три года старше Анны.
Несмотря на трудное материальное положение, мать заботилась о том, чтобы дети получили начальное образование, научились читать и писать. В деревне Шиловой школа была открыта только в 1897 году, поэтому, вероятно, Аннушка посещала земскую школу 2 в селе Маминском, в которой в конце XIХ — начале ХХ века обучалось около ста сорока детей. Благодаря такой предусмотрительной заботе матери, Аннушка уже с детства имела возможность не только слушать проповеди и наставления священнослужителей в храме, но и читать жития святых, духовные книги и брошюры, доступные детскому пониманию. Все это способствовало тому, что Аннушка становилась все вдумчивее и самоуглубленнее, не по годам серьезно относилась к вере.
Когда она была еще совсем юной3, несколько женщин из их округи собрались пойти на богомолье в Киев, являвшийся издревле центром паломничества на Руси. За великую милость Божию считали верующие люди возможность побывать в месте, избранном, по преданию, Самой Пресвятой Богородицей в Свой удел, помолиться у мощей великих Божиих угодников. Нередко паломничество в Киев становилось целью всей жизни, часто его совершали по обету. Киево-Печерских святых знали и почитали, им повсеместно молились, их жития с давних пор были любимым чтением на Руси.
Аннушка испросила у матери позволение пойти с богомольцами, имея в душе желание остаться в одном из киевских монастырей для угождения Богу. Благочестивая вдова Анна не противилась желанию дочери, благословила ее в этот далекий путь, дав с собой в дорогу немного хлеба.
Не один месяц должно было занять у паломниц это длительное путешествие. Сотни верст от селения к селению, от монастыря к монастырю шли они, останавливаясь на ночлег где Бог приведет и поклоняясь по пути многим святыням, и наконец достигли Киева. Вот как передавала свои впечатления по прибытии в древнюю Печерскую Лавру одна из паломниц, посетившая ее в XIX столетии: «Тут радость души — пером не возможно выразить. Каково было чувство видеть святые мощи и поклониться им и быть в Великой церкви. Действительно, невозможно выразить испыта[нно]го такого насладительного чувства и после таких трудов путешествия. Тут все подъятые труды и скорби, бывшие в дороге, забываются, одна радость неизреченная остается в душе каждого поклонника. …[Об этом чувстве] от испытавших поклонников я много слышала. Слава Богу, прославляющему святы[х] Свои[х]!».
Духовное ликование ощутила и Анна Мезенова, когда трудный многомесячный путь до Киева был наконец завершен и впереди показались золотые купола Лавры. Монастырь этот расположен на холмах, между которыми пролегает глубокий овраг, разделяющий обитель на две части. В верхней живет бόльшая часть братии, находятся келейные корпуса, мастерские и Ближние Пещеры, а в нижней — Дальние Пещеры. Вокруг обитель обнесена высокой каменной крепостной стеной с угловыми башнями. Стена эта отделяет монастырь от мирской суеты.
Помолились паломницы в Успенском соборе, построенном преподобным Антонием, приложились к чудотворному образу Успения Пресвятой Владычицы. По преданию, икона эта была принесена в Киев в XI веке греческими мастерами, которым вручила его во Влахернском храме Сама Пречистая3. Не могли не побывать уральские богомольцы и в Ближних и Дальних пещерах, где покоятся нетленные мощи многочисленных Божиих угодников, подвизавшихся в Лавре в различные века. Преподобные Нестор Летописец и Агапит, врач безмездный, Спиридон просфорник и Илия из града Мурома, Марк Гробокопатель и Иларион схимник — здесь почивают более ста двадцати подвижников, жития и подвиги которых хорошо известны всей Руси. Видели паломницы кельи преподобных Антония и Феодосия, первоначальников Печерских, посещали пещерные церкви, поклонялись и мироточивым главам, о которых повествуется в Печерском патерике: «Они, будучи сухи и не покрыты кожей, источают из себя сверхъестественным образом елей, или миро, и миро не простое, но имеющее дарование исцеления недугов каждого, кто с верой приходит и помазывается тем миром…».
Но не только святыни Киево-Печерской Лавры привлекали в то время богомольцев, приходивших в Киев. В конце XIX века нес в Киеве старческое служение архимандрит Иона1, основатель и первый настоятель Свято-Троицкого мужского монастыря. Известный далеко за пределами города своей духовной опытностью, прозорливостью и даром исцелений, отец Иона окормлял, помимо братии своего монастыря, множество богомольцев со всех концов России.Укреплял в вере, утешал в скорбях, давал душеполезные советы, исцелял болящих.
Кроме него, был известен в то время в Киеве и иеромонах Алексий, исполнявший в Киево-Печерской Лавре должность духовника братии и богомольцев. Мудрый духовный руководитель, опытный и любвеобильный старец, умевший двумя-тремя словами разрешать самые сложные недоумения и утишать самую сильную скорбь, — таким видели его паломники, так рассказывали о нем по возвращении домой. «Для монаха постоянное правило — непрестанная молитва Иисусова, сменяемая молитвою ко Пресвятой Богородице… держись кельи: как рыба без воды делается мертвою, так и монах вне кельи умирает»3, — любил говорить он, будучи сам истинным делателем внутренней молитвы.
В эти же годы в Киеве жил еще один угодник Божий — юродивый старец Паисий, имевший дар прозорливости. Киево-Печерскому иеромонаху Алексию было открыто Богом его духовное преуспеяние: однажды, причащая старца, отец Алексий увидел, как лицо его просияло неземным светом.
Богомольцы, приходившие в Киев, стремились посетить старцев, услышать от них душеспасительное слово, получить благословение.
Присутствие на продолжительных богослужениях, поклонение великим святыням, общение с духовно опытными людьми — все это не могло не произвести большого впечатления на Аннушку. В душе ее укрепилось решение посвятить себя Богу в чине иноческом. Оставив своих спутниц, она стала обходить женские монастыри с намерением поселиться в одном из них.
В то время в Киеве действовало несколько женских обителей. Самым крупным и известным был Свято-Флоровский Вознесенский женский монастырь. В конце XIX века в нем подвизалось более восьмисот сестер, действовало пять храмов, имелись приют для сирот, школа, богадельня. Монастырь славился подвижницами благочестия: именно в этой обители в середине XVIII столетия приняла монашеский постриг Агафия Семеновна Мельгунова — будущая монахиня Александра1 — первоначальница Дивеевской женской общины. Одной из известных подвижниц СвятоФлоровского монастыря была почившая в 1881 году игумения Парфения (Адобаш) — духовная дочь и первый биограф великого старца и молитвенника, преподобного Парфения Киевского.В 1878 году в Киеве, по прошению капитанской вдовы Матроны Александровны Егоровой, была основана Введенская женская община, позже, в 1901 году, преобразованная в монастырь.
В 1889 году Великой княгиней Александрой Петровной2 был устроен в Киеве Покровский женский монастырь. С течением времени усердием Великой княгини при нем были созданы бесплатная больница, школа, приют для девочек, убежище для слепых, гостиница и странноприимная. Заведовала обителью она сама «под наблюдением опытной старицы»3, отдавая обители и посещавшим ее многочисленным богомольцам все свое время и средства. После кончины мужа Великая княгиня Александра Петровна приняла тайный монашеский постриг с именем Анастасия. «Матушкой Великой княгиней»4 называли ее полюбившие ее киевляне.
Все эти обители, вероятно, и посетила Аннушка. Но тут ее ожидало большое испытание. В какой бы монастырь она ни просилась, к кому бы ни обращалась — везде давали ей один ответ: «Возвращайся домой, у тебя дома монастырь». Анна плакала и молилась: «Матерь Божья, ну какой же мне дома монастырь?»5. Наконец она подумала: «А может быть, „дома“ — это в Екатеринбурге мой монастырь?» — и пошла из Киева, от великих святынь, обратно.
Екатеринбургский Ново-Тихвинский женский монастырь был в то время на Урале одним из крупнейших, в нем проживало около тысячи сестер, действовало много мастерских. В обители был введен общежительный устав, составленный на основании уставов Саровской пустыни и других известных монастырей.Настоятельница Ново-Тихвинского монастыря игумения Магдалина (Досманова) ласково встретила Аннушку, внимательно выслушала, но тоже благословила идти домой: «У тебя там монастырь». Аннушка, как позже рассказывала она своим близким, чуть не лишилась чувств и сильно заплакала: «Матушка! Какой же у меня дома может быть монастырь? Дома брат женатый, у него ребенок. Какой же это монастырь?!». Однако игумения мягко повторила свое благословение. Она пообещала, что будет молиться за Аннушку, и разрешила ей в случае необходимости приходить к ней за советом и помощью, но не чаще раза в год.
Всю дорогу домой Аннушка плакала. Но, видимо, это испытание было попущено ей для того, чтобы испытать ее веру, научить молитве, терпению и преданности в волю Божию, еще больше укрепить в ней желание истинного монашества. Господь уготовал Аннушке особый путь — тот, о котором пишет преподобный Иоанн Лествичник: «Редки, а, впрочем, есть, души правые и нелукавые, свободные от всякого зла, лицемерия и коварства, которым пребывание в сообществе с людьми вовсе неполезно; но они могут с наставником, от безмолвия, как от тихого убежища, восходить на небо, не имея нужды познавать опытом молв и соблазнов, бывающих в общежитиях». Видимо, такое внутреннее устроение было и у Анны Мезеновой, и встречавшиеся с ней настоятельницы женских обителей видели, что, несмотря на юный возраст, она крайне склонна к молчанию, смирению и кротости. Видели и ее любовь к молитве, необыкновенную самоуглубленность. Обычно ради стяжания этих добродетелей люди и избирают жизнь в иноческих обителях, а Аннушка уже была приуготована к следующей степени подвижничества — жизни уединенной. Возможно, они считали, что поскольку благочестивая мать смогла взрастить такую дочь, то под ее кровом Аннушка и сможет проводить жизнь, соответствующую ее устроению.
По возвращении домой Аннушка узнала, что ее брат Яков скончался2, ребенок его тоже умер, жена ушла. Анна с матерью стали жить вдвоем, скромно, посвящая время трудам и молитве — их жительство действительно напоминало монашеское.
Известен случай, ярко характеризующий духовный настрой Аннушки в то время, а также показывающий истинную веру и благочестие ее матери. После возвращения из паломничества Аннушка сначала трудилась в миру. Она устроилась на мельницу, находившуюся почти напротив их дома на другой стороне реки, — шить мешки. Работа не требовала особого умственного напряжения, и это давало ей возможность со вниманием молиться. Но однажды она что-то сшила неправильно и рассмеялась над ошибкой. В деревне с удивлением говорили: «Сегодня наша Аннушка засмеялась», потому что привыкли видеть ее серьезной и сосредоточенной. Анна же в тот день пришла домой в слезах и сказала матери, что она сегодня нагрешила. «Как же ты нагрешила?» — «За шитьем рассмеялась». После этого случая, по благословению матери, Аннушка оставила мирскую работу, чтобы больше не впадать в грех. Очевидно, что мать была единодушна со своей дочерью, предпочитая всему земному спасение души, и поддерживала Аннушку во всех ее трудах и подвигах по Богу.
С тех пор Аннушка стала проводить бόльшую часть времени дома, пребывая в молитве и домашних трудах. Она покидала свою уединенную келью только ради того, чтобы сходить в храм или на богомолье.
Известно также, что она посещала Смолинскую пещеру, находившуюся недалеко от села Маминского. Эта пещера была знаменита среди местных жителей тем, что при ней издавна жили богомольцы, искавшие уединения. Как рассказывает известный уральский краевед В. Г. Олесов, в середине ХIХ века при пещере жили двое «старцев». Об одном из них, Семене Ильиче, известно, что жизнь он вел «добропорядочную, окрестные жители его уважали, приходили к нему в свободное время послушать книги Священного Писания…»2. Вместе со своим товарищем, Моисеем Тихоновичем, он подвизался в молитвах и трудах. Приходившие к ним сельчане часто обращались к ним за советом и назиданием. Семен Ильич хотел при пещере создать мужской монастырь, ездил даже хлопотать о постройке монастыря в Санкт-Петербург, но разрешения на это так и не получил. В конце ХIХ — начале ХХ века при входе в пещеру жил в избушке екатеринбургский мещанин Петр Павлович Зырянов, которого по временам навещали странники.
Смолинская пещера была обустроена богомольцами как молельня. Внутри нее было несколько каменных келий с естественными и искусственными стенами и сводами; ступени, выдолбленные в камне и вылепленные из глины; иконы, деревянные лавки вдоль стен, кресты. Первый грот назывался «Большая келья», самый большой грот — «Фавор», самый дальний — «Алтарь». В этом дальнем гроте стоял деревянный крест, еще один, с расходящимися лучами, находился в выдолбленном углублении стены. В конце грота «Большая келья» имелись два хода. Один назывался «Дорога в ад» и начинался узким крутым спуском, другой — «Дорога в рай»1. Два раза в год, 23 апреля и 6 августа, от Илиинского храма села Смолинского совершались крестные ходы к поклонному кресту, который был установлен около пещеры.
О том, что Аннушка посещала эту пещеру, известно из воспоминаний монахини Георгии (Ярутиной), отец которой — крестьянин Никита Ярутин — был близко знаком с подвижницей. Именно он и отвез Аннушку по ее просьбе в Смолинскую пещеру. Позже он сам рассказывал родным, что, когда они были с Аннушкой внутри пещеры, слышалось им будто некое богослужебное хоровое пение, хотя службы в этот момент в пещере не было.
О других посещениях Аннушкой пещеры сведений не сохранилось — вероятно, они были нечастыми. Важнее всего для нее как для истинной молитвенницы было неисходное пребывание в келье, ради внимательной молитвы.
Аннушке был дарован опытный наставник в ее внутреннем делании — настоятель Свято-Николаевского Белогорского мужского монастыря отец Варлаам (Коноплев)[16].
Свято-Николаевский Белогорский монастырь был основан с миссионерскими целями в 1893 году в Осинском уезде Пермской губернии. Название „Белогорский “он получил от места своего расположения на Белой горе. А гору назвали так из-за ее особенности: в дни поздней осени первый снег на ней никогда не тает — нередко в такое время она одна красуется белизной среди окружающих ее лесов.
В конце 1890-х годов монастырь стал приобретать все большую известность. Чинные продолжительные богослужения, совершавшиеся по уставу Святой Афонской Горы, строго подвижническая жизнь братии и — главное — введенное в обители старческое окормление и духовная опытность ее настоятеля иеромонаха Варлаама (Коноплева) стали привлекать в обитель все больше и больше богомольцев. В народе прозвали этот монастырь Уральским Афоном, он стал местом паломничества не только для уральцев, но и для жителей многих других областей России.
Удивительно живописная картина открывалась паломникам, приходившим в эту обитель. «Чудная панорама необъятного пространства горизонта, на котором чернеют леса и горы, приводит в неподдающийся описанию духовный восторг, — писал в начале ХХ века иеромонах Серафим (Кузнецов)[65], — невольно разбегаются глаза, стараясь уловить неподдающиеся никакому описанию красόты местности; захватывает дух при одном только бегло брошенном взгляде на пестреющие внизу поля и поселки, которые с этой высоты даже… невооруженному глазу открываются на десятки верст, а далее утопают в какой-то таинственной манящей дали, подернутой синевой облаков… Видя все сие, невольно преклоняешься пред величием Премудрости Божией, сотворившей все».В конце XIX столетия в монастыре действовало три церкви: во имя Святителя Николая Чудотворца (этот храм сгорел в ноябре 1897 года), а также в честь Всех святых и Иверской Иконы Божией Матери. Два последних храма размещались в одном деревянном здании на разных этажах. В них бережно хранились первые, полученные в дар юной обителью, святыни: частицы мощей святых Божиих угодников и писаные иконы, одна из которых была передана монастырю от настоятеля Кронштадтского Андреевского собора протоиерея Иоанна Ильича Сергиева. В то время уже были построены первые корпуса для насельников, число которых постоянно увеличивалось. В обители действовало несколько мастерских.
Отцом Варлаамом было введено в монастыре старческое окормление. Каждый из братий по поступлении в обитель вручался опытному старцу, которому он должен был оказывать полное послушание и без совета с ним ничего не предпринимать. Опытным старцем был и сам отец Варлаам. Позже, в 1913 году, пермский священник Иаков Шестаков писал о нем: «Отец Варлаам — руководитель совести, это лицо, которому поручают себя люди-миряне, точно так же, как монахи, ищущие спасения и сознающие свою немощь. Кроме того, к отцу Варлааму как вдохновенному руководителю обращаются верующие люди в трудном положении, в скорбях, в часы, когда не знают, что делать, и просят по вере указания. Отец Варлаам отличается особенной опытностью, аскетизмом, крепостью духа и детским незлобием. Молва о его мудрости росла, к нему стал стекаться народ со всей Пермской губернии, пошли даже инородцы из глухого Закамского края… Каждый, приходя к отцу Варлааму, выносит сильное незабвенное впечатление: в нем есть чтото, действующее неотразимо. Аскетические подвиги и трудовая жизнь изнурили здоровье отца Варлаама, но он никому не отказывал в совете. Великие таинства совершаются в его тесной келье: здесь возрождаются на жизнь, утихают скорби и текут слезы умиления и радости». «Отец Варлаам говорит да сам плачет», — рассказывали о нем паломники.
Когда Аннушка узнала о настоятелеподвижнике, она пожелала услышать от него духовный совет и попросила мать отпустить ее в паломничество на Белую гору. Отец Варлаам принял Аннушку под свое духовное окормление и преподал ей необходимые советы относительно умного делания, борьбы со страстями, внешнего и внутреннего образа жизни.
Возвратившись из паломничества, Аннушка с благословения отца Варлаама еще более устрожила свою жизнь. Ела теперь только один раз в день после захода солнца: хлеб с водой и овсянку. Однажды с ней произошел случай, который настроил ее на строжайшее отношение к употреблению не только пищи, но даже воды. Она увидела необычно яркий сон: к ней подошел старичок и подал чайник со словами: «Пей, Аннушка!» Она заглянула в чайник и увидела мутную воду, с червями, лягушками и змеями. «Не могу я такое пить!» — сказала Аннушка. «Можешь, можешь! — возразил старичок, — Я точно знаю! Каждый вечер это пьешь!». С этого времени Аннушка никогда не пила воду после вечернего молитвенного правила.
По благословению отца Варлаама, Аннушка с матерью жили очень скромно, даже бедно: продали корову, кормились со своего огорода. Немного им помогал брат матери — купец, имевший свой магазин. Свой большой дом они отдали соседям, а им поставили маленький, в котором была только одна комната и кухня.
Время от времени Анна ходила в Белогорский монастырь — ради общения со своим духовником. В одну их таких встреч отец Варлаам постриг ее в монашество, дав имя Анастасия. Скорее всего, это был тайный постриг, так как по законам Российской империи нельзя было постригать девиц в столь раннем возрасте (до сорока лет) да еще и вне монастыря. На каждое пострижение необходимо было испрашивать разрешение Правящего Архиерея. А Преосвященный обязан был доносить о постриге в Святейший Синод и в те места гражданского ведомства, откуда были выданы документы на пострижение. Постриженные же «без указа» должны были быть расстрижены. Настоятели монастырей, совершившие незаконный постриг, обязаны были заплатить штраф, а при невозможности этого сделать ссылались в другие монастыри «под начало». Из-за таких законодательных ограничений нередкими в России были именно тайные постриги.
Вернувшись в родную деревню, монахиня Анастасия никому не сказала о своем постриге, и все звали ее по-прежнему — Аннушкой. Мать с дочерью продолжали вести уединенный, монашеский образ жизни. Аннушка любила читать священные книги: Евангелие, святых отцов, жития святых, много времени проводила в молитве.
В келье ее было множество икон, на особом столике находился человеческий череп, напоминавший ей о смерти. Одну стену полностью занимал образ «Страшный Суд». Две иконы, Спасителя и Богородицы, были выполнены во весь рост. Говорят, что когда односельчане привезли их ей с Белой горы, Аннушка, взглянув на образа, произнесла: «Благодарю Тебя, Матерь Божия! Чего только я ни попрошу — сразу мне посылаешь!». Видимо, ей хотелось иметь у себя такие иконы, и она с верой и детской простотой молилась об этом Пресвятой Владычице.
Аннушка посещала все церковные богослужения, в любую погоду пять верст шла пешком до села Маминского. Проезжавшие сельчане предлагали ее подвезти, но он всегда отказывалась, кротко говоря: «Поезжайте с Богом, а я так дойду». В церкви всегда выбирала самое уединенное место — ради большего внимания при молитве. В церковь Аннушка ходила в мирском, а на домашнюю молитву вставала в полном монашеском облачении.
После тайного пострига у Аннушки усилились искушения. Молодую девушку, хотя и вела она полузатворнический образ жизни, не могли не замечать деревенские парни. Однажды в окно ее домика постучал один смельчак, желавший, видимо, завязать с ней отношения. Аннушка не смутилась и спокойно спросила: «Зачем стучишь?». Парень молчал, как будто онемел. Она также спокойно продолжала: «Иди с миром и забудь сюда дорогу». Селянин сразу ушел, не спал всю ночь, а рано утром пришел в храм в селе Маминском и, встретив Аннушку на церковной паперти, при народе поклонился ей в ноги, прося прощения. Очевидно, к ней можно отнести слова святого Симеона Нового Богослова: «Кто проникнут страхом Божиим, тот не боится обращаться среди злых людей. Имея внутри себя страх Божий и нося непобедимое оружие веры, он силен бывает на всё и может делать даже то, что многим кажется трудным и невозможным. Он ходит среди них, как… лев, рыкающий среди псов и лисиц, уповая на Господа, твердостию мудрования своего изумляет их, ужасает смыслы их, поражая их словом премудрости, как жезлом железным».
Однако умножение Божественной благодати, согласно свидетельству святых отцов, непременно влечет за собой и более сильные испытания. Чем более преуспевала подвижница, тем сильнее возрастала жестокость искушений. Аннушке приходилось претерпевать бесовские страхования. Однажды она зимой шла по льду через реку, и вдруг появились бесы, схватили ее и потащили к проруби. Аннушка не смалодушествовала, но стала горячо молиться: «Отче наш, Иже еси на небесех…». На словах «Да будет воля Твоя» бесы исчезли.
Ревность Аннушки к духовной жизни, молитве и чтению творений святых отцов, полное самоотвержение и послушание своему наставнику способствовали тому, что она уже в юном возрасте приобрела духовную опытность и рассуждение, стяжав дар руководства людей на пути ко спасению. «…Возраст старости — житие нескверно», — говорит Премудрый Соломон, — духовная мудрость не зависит от количества прожитых лет. В истории было немало подвижников, обретших способность духовного руководства в молодом возрасте: святитель Игнатий Брянчанинов начал окормлять братию в двадцать семь лет, преподобный Арефа (Катаргин) — в возрасте чуть более тридцати лет, игумен Серафим (Кузнецов) основал уединенный Белогорский скит в тридцать лет и, вероятно, уже тогда начал духовно наставлять монашествующих и мирян. Наконец, преподобных Паисия (Величковского)[56] и Зосиму (Верховского) уже в двадцать с небольшим лет называли за их мудрость и рассудительность «младыми старцами».
Подобное же служение было уготовано от Господа и Аннушке. Она была еще в очень молодом возрасте, когда отец Варлаам благословил ее принимать людей для духовного наставления. Молва об Аннушке быстро распространилась не только в уезде, но и по всей губернии. Порой желающих услышать ее душеспасительное слово приходило так много, что они занимали всю большую поляну за домом Аннушки. Она выходила с книгой, чтонибудь читала из нее вслух. Потом выслушивала вопросы, отвечала. Наставляла по святоотеческим книгам и от себя — от сердца, очищенного постом и молитвой. Многим она подала надежду, многих утешила, уберегла от греха. В благодарность люди пытались материально помочь ей: приносили различные продукты, вещи, но она ничего не брала.
Вскоре у нее появились и духовные чада — ее «крестники» и «крестницы», как она называла всех, кого духовно опекала. «Крестниц» Аннушка еще называла ласково «пташечками», говоря, когда они приходили к ней: «Пташечки мои прилетели! Пташечки дорогие прилетели!».
Большинство своих чад она, укрепив в вере и наставив в духовной жизни, благословляла поступать в монастыри: в Каслинский Казанско-Богородицкий, Екатеринбургский Ново-Тихвинский и другие. Схимонахиня Николая (Засыпкина)[54], лично знавшая Аннушку и много лет спустя рассказывавшая о ней, говорила про Каслинский монастырь так: «Там почти все по ее благословению жили. Как бы ее монастырь был, она как бы духовная наставница была». Готовясь к поступлению в обитель, девушки получали от Аннушки такое напутствие: «Спешите в горний Иерусалим. Всё терпите. Я-то умру, а вам много потерпеть придется».
На память о себе и в утешение своим чадам Аннушка дарила им фотокарточки, в которых часто заключался скрытый смысл. Сохранилась фотография, на которой Аннушка стоит в послушнической одежде перед столиком. На столике лежит раскрытое Евангелие. Одной рукой Аннушка показывает на строчки в священной книге, а другой — на свое сердце. Это означает: «Отсюда беру, а здесь сохраняю». Сохранился и другой замечательный снимок. Аннушка стоит в белом платке у березы, держит книжку в руках. Неподалеку пасутся две овечки: белая и черная. Голова черной опущена вниз, а у белой поднята вверх.
Разглядывая этот снимок, Аннушка говорила задумчиво: «Вот так и душа у человека. Темная в землю смотрит, а светлая — в небо».На некоторых фотографиях сохранились надписи, сделанные рукой самой Аннушки. Например, своей духовной дочери Марфе она написала: «На добрую память дорогой моей о Христе возлюбленной крестнице Марфе Засыпкиной. Аз естество мое бренное из земли взятое, и паки в землю отъиду, и превращуся в гной и смрад, в гниль и прах, да никто же о мне прельстися, кроме червя свирепаго. Тако красота человека лукава и обманчива, от чего всех нас, Господи, избави! Аз недостойная неба и селений райских Анна Ивановна Мезенова».
На другой фотокарточке надпись: «Дарю на молитвенную память предорогой и милой моей духовной дочери, незабвенному чаду Анне Засыпкиной от крестненькой… Прошу, дорогое мое чадо, хвали Господа Бога, хвали всем сердцем, всею мыслею, да будет Он тебе сопутником в горний Иерусалим, и сатану одолеешь. Спеши к Владыке, терпи, мужайся, духом обновись. Спасайся, да за меня помолись, не оставь во святых молитвах».Постепенно духовные чада Аннушки и посещавшие ее богомольцы стали замечать проявлявшиеся в ней дары прозорливости и исцелений. Много рассказов об этом дошло до нас.
Однажды две сестры пришли к Аннушке за благословением. Старшая просила благословить ее в монастырь, а младшая мечтала о замужестве. Но Аннушка ответила им не так, как они ожидали. Старшей сестре она сказала: «Ты скоро замуж выйдешь, будешь детей носить». А младшей: «А ты лучше иди в монастырь». Отнеслись сестры к этим советам по-разному. Старшая послушалась и скоро на самом деле вышла замуж. Младшая дерзнула не послушаться: ее повезли в монастырь, но по дороге она сбежала. А вскоре заболела и умерла.
Другой случай произошел с крестницей Аннушки Нюрой. Нюра была незамужней, сама вела хозяйство и однажды пригласила мужчин на тяжелые работы. А потом стала их угощать и сама рассеялась, забылась. Вдруг к ней пришли и позвали к Аннушке: «Она сказала, чтобы ты прямо сейчас шла к ней». Нюра сразу поняла, в чем дело, и пришла к наставнице с виноватым лицом. Та сказала, чтобы больше она мужчин не звала, а приглашала на работы крепких стариков.
Схимонахиня Николая (Засыпкина), мать которой тоже была крестницей Аннушки, рассказывала следующее. «Мой папа с детства хотел в монастырь. А он старший сын, его не отпустили. <…> Когда мама с папой сговорились жениться, то папа пришел к Аннушке, перед свадьбой: „Благослови“, — а она его раньше [никогда] не видела. <…> А потом приехала и мама: „Можно мне замуж идти?“. — „Иди“. — Благословила, значит. Потом когда они помолвились, снова поехали к ней. От нас — семь километров. Приехали к ней. Она благословила: „Женитесь. А куда же ваши детки пойдут?..“ Вот до сих пор эти слова у меня на сердце. А я — монашка. <…>
Когда папу убили, мама решила пойти в монастырь и говорит Аннушке: „Я пойду в Касли. Дочку возьму“. А Аннушка говорит: „Сама иди в монастырь в Касли… Иди, Нюронька, только девочку не бери. Немного [там] поживешь, скоро разгонят монастыри. А куда же ты с девочкой? А когда ты девочку у родителей оставишь, ты к девочке-то придешь, как домой“. <…> Я маленькая была. <…> Я только помню ее келью, ее иконы. Всё помню. Но я не могла о духовном о чемто говорить. Потом мама-то пришла, а та уже лежит больная. А мама-то говорит: „Поклонись, Галя, в ножки“. А Аннушка: „Не мучай ее. У нее крест тяжелый“. Я поклонилась. Аннушка надела на меня крестик. Это мы были тогда в последний раз. А я была маленькая, ничего не понимаю. Я понимаю только, что ленточка красивая. Только на ленточку и смотрю — ленточка-то розовая…».
Слова Аннушки о тяжелом кресте будущей схимонахини Николаи оправдались полностью. Жизнь ее действительно была очень трудной: имея сильную тягу к монашеству, она долгое время вынуждена была находиться в миру, служить в армии, работать в различных светских организациях. Лишь несколько лет за всю жизнь провела она в стенах монастыря. И во всех обстоятельствах она безропотно несла свой крест, сохраняла искреннюю глубокую веру, проявляла беспримерное мужество и совершенное бесстрашие в исповедании Христа. И до глубокой старости схимонахиня Николая сохранила в памяти предсказание Аннушки.
Прозорливость подвижницы проявлялась не только в отношении судеб ее духовных чад, предвидела она и будущее своей многострадальной Родины. Задолго до революции она говорила: «Настанет такое время, когда Царя у нас не будет, но Государю нашему уготован венец». Ее спрашивали: «Как так уготован? На нем ведь и так венец?». Она ответила: «Я не про этот. Ему на небе венец приготовлен. А без Царя и я на земле жить не буду».
Деду схимонахини Николаи, Димитрию Засыпкину, Аннушка как-то сказала: «Хороший ты хозяин. А ведь настанут времена, когда у тебя все добро отберут: и дом, и скотину, и амбар». Тот не поверил и говорил жене: «Аннушка-то неладное чтото стала говорить! Да разве я кого подпущу к своему добру? Я же хозяин!». После революции предсказанное исполнилось полностью: имущество у Засыпкиных всё отобрали, а самих их выселили.
Помимо дара прозорливости Аннушке был дан от Господа и дар исцеления. Однажды у ее любимой крестницы Паши заболели глаза, так что она даже смотреть не могла. Ее привели к Аннушке, и та дала крестнице свои очки. Паша надела их, и тут же болезнь прошла. Спустя какое-то время она снова пришла к крестной с болезнью: на руке появился нарыв. Аннушка достала свои варежки, велела примерить, а сама подошла к иконам и стала молиться Пресвятой Богородице. Крестница слушала молитвы и забыла о боли. А вечером дома хотела показать матери свой нарыв и не нашла его.
О силе молитвы Аннушки и высокой мере ее духовного преуспеяния свидетельствуют некоторые случаи, рассказанные людьми, знавшими подвижницу. Однажды ее крестница Ирина, бывшая в то время послушницей Каслинского женского монастыря, отправилась ее навестить, а пока шла, наступил вечер, стемнело. На девушку напал пьяный. Она отбилась от него чудом — у нее вдруг как будто сил прибавилось в десять раз. Прибежав к своей крестной, она рассказала, что с ней случилось в дороге, и прибавила: «Не знаю, как и отбилась от него!». Аннушка ответила ей: «Зато я знаю, Иришенька. Это я тебе помогала».
Когда Аннушка молилась, посетители ее не беспокоили, не заходили к ней. Прежде чем войти, заглядывали в окно, не помешают ли. Однажды две девушки, заглянув так, увидели, что Аннушка молится, стоя на воздухе. Она велела им никому не говорить о виденном до ее кончины.
Известен и еще один эпизод из жизни Аннушки, свидетельствующий о том, что ей был открыт невидимый мир. Как-то одной женщине из села Сосновского, Прасковье, очень захотелось побывать у Аннушки. Оставив своего двухмесячного ребенка с мужем, она побежала в Шилову (от Сосновского до Шиловой пятнадцать верст), задерживаться не собиралась.
Аннушка поговорила с ней, но сразу не отпустила, попросила помыть окна. Прасковья послушалась, вымыла. А она снова ее не отпустила: «Теперь чаю попей». После чая Аннушка сказала: «А теперь я из книги почитаю, послушай». Прасковья и здесь не возразила. Тут сделался сильный шум — и в келье Аннушки вдруг явился ангел. Прасковья словно онемела, Аннушка же ласково сказала: «Не убойся, а умолчи. Ступай с Богом, а я молиться буду». Та, не чувствуя ног, вышла. Дома все оказалось благополучно, ребенок мирно спал, хотя раньше к этому времени он всегда уже просыпался. Об увиденном Прасковья никому не говорила и рассказала только после кончины Аннушки.
В течение многих лет Аннушка неустанно исполняла данное ей отцом Варлаамом послушание — несла тяжелый крест старчества, укрепляя в сердцах веру, помогая в самых сложных житейских обстоятельствах, разрешая, казалось бы, неразрешимые вопросы. Необыкновенные душевные и телесные силы требовались ей в этом подвиге — их она испрашивала в молитве у Господа. Полное самоотвержение и непощадение себя были характерны для нее — принимала она столь многих, что в конце концов стала падать в обморок от изнеможения. Необходим был совет духовного отца: сократить ли прием, или все оставить, как прежде, не думая о себе. Сама из деревни она уже не выезжала, поэтому передала свой вопрос с крестницей, поехавшей на Белую гору. Отец Варлаам выслушал вопрос и хотел сначала освободить ее от тяжелого послушания. Но потом, подумав, дал благословение: «Пусть даже умрет на послушании, но не оставляет его». Рассказывают, что, когда эти слова передали Аннушке, она вздохнула с облегчением и сказала: «Как хорошо, что батюшка меня не пожалел. Слава Богу!». У нее было истинно монашеское послушание — послушание «до смерти».
Обладая добродетелью терпения, она и других учила терпеть со смирением все, что посылает Господь. Вот какую житейскую историю донесло до нас предание. У одной женщины случилась беда. Ее муж, никого не постеснявшись, привел домой другую женщину с ребенком. Обиженная жена решила умертвить мужа и его сожительницу. Она встала ночью, выгребла из печки в таз золу с горящими угольями и собралась им, спящим, высыпать на головы. Но как только она повернулась от печки, как вдруг руки у нее сами собой разжались, и таз опрокинулся; от грохота все проснулись. На другую ночь она хотела убить своих оскорбителей топором, однако не смогла его найти. Утром измученная женщина пришла к Аннушке и неожиданно услышала от нее: «Это я у тебя таз из рук выбила. И топор прикрыла, потому ты его и не нашла. Я тебе убийство совершить не дам. Сама подумай: их убьешь — тебя в тюрьму посадят, двое детей сиротами останутся. Нет, лучше укрепись и терпи». — «Да как же терпеть, Аннушка? Как такое терпеть?!» — «А вот как. Ты на полатях со своим мальчиком спишь? Вот и чужого ребенка к себе бери. Еду сваришь — их зови. И вот так себе венец заработаешь, а не тюрьму».
Вспоминая потом, как близка она была к тяжкому греху и как спасали ее наставления Аннушки, эта женщина рассказывала знакомым, что какое-то чудесное преображение происходило с ней за те минуты, что она была у Аннушки. «К ней иду — света не вижу от злого горя, а иду обратно — так люблю всех, что и обидчиков своих целовать была готова».
Особенным утешением были для людей советы Аннушки в тяжелые предреволюционные годы, когда вера повсеместно оскудевала и все меньше становилось истинно духовных наставников.
Однако служение Аннушки продолжалось недолго. Суровые телесные подвиги, самоотверженное служение ближним, скорбь от предчувствия надвигавшейся на Россию беды скоро подорвали ее телесные силы — у нее открылся туберкулез.
«Предание себя воле Божией, искреннее благоговейное желание, чтобы она совершилась над нами, — писал святитель Игнатий Брянчанинов, — есть необходимое, естественное последствие истинного духовного рассуждения. Святые иноки, когда подвергались болезням, то принимали их как величайшее благодеяние Божие, старались пребывать в славословии и благодарении Бога, не искали исцеления, хотя чудесные исцеления и совершаются наиболее между святыми иноками. Они желали терпеливо и смиренно переносить попущение Божие, веруя и исповедуя, что оно душеполезнее всякого произвольного подвига». Видимо, таков был настрой и у Аннушки в то время — она, всецело предав себя в волю Божию, претерпевала болезнь с истинным мужеством и смирением. Ей было открыто, что она уже не оправится. При случае она просто и кротко сказала об этом матери: «Ты меня схоронишь, а сама еще десять лет поживешь. Тебе еще надо поплакать».
Несмотря на тяжелую болезнь, Аннушка не ослабляла своего строгого поста. Лишь как-то один раз от слабости ей захотелось рыбы. С искренней верой, предав это в волю Божию, помолилась она Господу: «Господи! Если просит рыбы моя болезнь, то пошли мне, а если прихоть, то не надо». В это время крестница ее пекла у себя дома рыбный пирог. Испекла — и сказала мужу: «Отвези Аннушке!». Он удивился: «Она ведь не ест рыбу!». — «Все равно отвези». Аннушка, увидев гостинец, вздохнула: «Видно, болезнь», — и немного поела.
Незадолго до смерти Аннушка попросила своего троюродного брата сделать ей гроб, поставила его в келье и время от времени ложилась в него. По ее просьбе гроб был сделан на шарнирах и крючках, крышка его напоминала дверь.
Всем своим чадам Аннушка написала прощальное письмо, которое они хранили благоговейно много лет. Сохранилась его точная копия.
«Христос Бог между нами, предорогие мои духовные чада: Иришенька, Зина, Федорушка, Пашенька, Нюра Елизарова, Анисьюшка, Маша, Анна Николаевна, Вера, Нюра Воробьева, Маня Шишкина, Абрамова Настенька, Настенька Дунаева! Мир вам всем от Господа Бога и спасение, и благодать Божия, и покров Царицы Небесной буди над вами отныне до скончания века. И затем, с Божией помощью, я, ничтожный человек, собираю свои чувства душевные и телесные, и последние свои ослабевающие силы, и беру писать дрожащими своими руками, и с померкшими очами, и с трепещущим сердцем, и с сокрушенным духом увещаваю вас, духовные мои чада, любите Господа всем сердцем и душою, любите Пречистую Матерь, любите и скорби, ими же посылаемы будут вам. О предорогие мои чада, се, настало время мне вас оставить телом до всемирного Божия Суда. О предорогие мои, отхожу от вас во иной мир, где и будет все иное; и смиренно у всех вас прошу: простите меня, великую грешницу, и благословите. В дальний путь я пошла, и ужасный, и весьма, весьма страшный, незнакомый, никому земнородным в точности не известный. Кто будет моим сопутником, не знаю, знает только Создатель мой. По делам я достойна вечной муки, но все же надеюсь на милость Господа Бога нашего Иисуса Христа и на Его Пречистую Матерь, а вас, предорогие мои, умоляю, простите меня во всем, чем и кого я когда-либо оскорбила и слово не по духу говорила. Смиренно и низко кланяюсь вам, испрашиваю у вас у всех, кто только знает меня убогую: простите меня, великую грешницу, а вас всех Господь Бог да простит, и я всем и вся прощаю. Господь вас простит, предорогие, еще прошу усердно, простите меня, сотворите любовь, помолитесь о мне, такой великой грешнице. Господь меня позвал в вечность. Отхожу, и нисколько по моим делам не готова, хотя заранее мне было извещено о моем скончании земной жизни, но я, несмотря на это, жила весьма беспечно и нерадиво, потому и горе мне, горе, даже знать было не готовилась, кругом была запутана миром, плотью, дьяволом. Но я все упование возложила на Царицу Небесную. Владычица, Пресвятая Богородица, Надежда наша непосрамленная! Ужели Ты меня оставишь? О, нет и нет! Никогда, кто бы к Тебе с верою притекал и ни с чем отходил! О, да не было этого никогда и не будет! Все упование на Тебя возлагаю, сохрани меня, великую грешницу, и всех любящих Тя, с верою притекающих к Тебе.
О Царица Небесная! Не остави меня, бедное творение. Прощайте, прощайте, предорогие мои чада духовные и все во Христе сестры и матери добрые. Прошу: прилежно молитесь о мне о сорочине дней, в дальний путь я иду. Простите, ближние мои, простите. Еще недолго и вам. И вы приходите, настигайте нас, я ожидать вас всех буду. А вот меня уже не дождаться, а я вас дождусь. Вот отхожу и никогда, никогда не возвращусь к вам. От души простите и благословите. Ну, прощайте, Христа ради, дорогие мои, до всемирного Божия Суда, прощайте! От вашей убогой А. И. Мезеновой».
Духовные чада Аннушки много плакали, читая и перечитывая это письмо. Очевидно, что ее сердце было исполнено любовью к Богу и Божией Матери.
Перед смертью тайная монахиня Анастасия была, также тайно, пострижена одним из иеромонахов Белогорского монастыря в великий ангельский образ и нареклась именем Евфросиния. Документальным свидетельством этого пострига является надпись на одной из фотографий Аннушки, сделанная ею самой: «от крестненькой схимонахини Евфросинии».
Смерть Аннушка ожидала со смирением и христианским мужеством: перед кончиной сама оделась в монашеское, исповедовалась, причастилась.
Аннушка скончалась 12 октября 1917 года. Отпевал ее 14 октября священник Константин Мавровский в Архангельском соборе села Маминского. Незадолго до отпевания в деревне прошел слух, будто тело Аннушки увезли на Белую гору, а в гроб подложили бревно. Об этом услышал и священник и смутился. Когда, перед отпеванием, гроб привезли в церковь, он решил сам убедиться, есть ли в нем тело усопшей. Приоткрыл покров и вдруг задрожал и замигал, из глаз потекли слезы. После похорон батюшка сорок дней служил панихиды на могиле Аннушки. Никому не известно, что же его тогда так поразило. Несмотря на просьбы, отец Константин никогда об этом не рассказывал. Погребена была схимонахиня Евфросиния на приходском кладбище, рядом с Михаило-Архангельским собором.
Мать подвижницы, Анна Егоровна, пережила дочь на десять лет, как та и предсказывала, и много послужила сохранению памяти о ее святой жизни. И ее крестницы, жившие после закрытия монастырей в разных местах, рассказами о ней помогали людям сохранить веру, поддерживали их на пути ко спасению.Годы шли, но о подвижнице и молитвеннице Аннушке не забывали. Ее молитвенной помощи стали просить уже и те, кто не встречался с ней при жизни. Люди брали землю с могилы Аннушки, храня ее как святыню.
Через тридцать с лишним лет после смерти Аннушки сельские власти приняли решение ликвидировать кладбище, находившееся возле церкви села Маминского, и построить на его месте несколько зданий (школу, детский сад, клуб и дом быта). Тогда верующие стали добиваться разрешения на перезахоронение останков схимонахини Евфросинии на кладбище за селом. Особенно много усилий приложила к этому Глафира Никитична Ярутина — дочь крестника Аннушки. Перезахоронение разрешили, но велели производить его втайне. Однако тайное быстро стало явным, ибо «не ставят свечу под спудом, но на подсвечнике и светит всем».
31 мая 1952 года собралось много народа, чтобы проводить до сельского кладбища честные останки подвижницы Аннушки. Когда с гроба вытерли землю, то увидели, что он совершенно целый, не поврежденный. С четырех сторон гроба ясно читались белые буквы: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!». Гроб вначале не могли сдвинуть с места (когда это пытались сделать мужчины), а потом два мальчика спрыгнули в могилу и с легкостью подняли его.
Разрешения на открытие гроба не было, поэтому его закрытым понесли на кладбище. Некоторые люди, страдавшие сильными недугами, ложились на дорогу, по которой двигалась процессия, чтобы над ними пронесли нетленный гроб. Так, Глафира Никитична Ярутина готовилась в то время к серьезной операции, однако очень боялась делать ее. Два раза больная ложилась на землю, чтоб над ней пронесли гроб Аннушки. Вскоре после этого Глафира, укрепившись надеждой на молитвы подвижницы, отправилась в больницу. Операция прошла, на удивление, очень легко, болезнь вскоре прошла… «А дно-то у гробика было желтое-желтое, как только что отпиленное», — рассказывала впоследствии сама Глафира Ярутина.
Жительница села Маминского Мария страдала болезнью ног, лечение в больнице было безуспешным. Она тоже несколько раз ложилась на дорогу, чтобы над ней пронесли гроб Аннушки. Вскоре болезнь ее стала уменьшаться и наконец прошла.
Прощаясь с Аннушкой, женщины пытались оторвать от гроба кусочки марлевых рюшек, чтобы хранить на молитвенную память, но не смогли, такой марля была крепкой, ничуть не истлевшей. Когда гроб опускали в могилу, многие ощущали благоухание. И после своей телесной смерти Аннушка продолжала укреплять в разуверившемся народе любовь и веру, память о Боге.
К тому времени Михаило-Архангельский храм был уже закрыт (это произошло в 1930-х годах). Сначала в нем размещались мастерские МТС, а после Великой Отечественной войны — зерносклад. Позже, в 1970-х годах, храм сильно пострадал от пожара: сгорели полы и штукатурка. Около пятнадцати лет полуразрушенное здание собора было заброшено. Лишь в 1990-х годах храм вновь стал действующим. В настоящее время он требует реставрации.
Все эти годы не прекращалось почитание верующими места упокоения Аннушки. Так, исповедница веры и подвижница благочестия схимонахиня Арсения (Сычева) даже заповедала, чтобы ее похоронили именно рядом с Аннушкой в селе Маминском — столь почитала и любила она ее. В 2003 году над могилой Аннушки была воздвигнута изящная сень в виде часовенки.
На могиле схимонахини Евфросинии часто служатся панихиды, с нее берут землю. Верующие также набирают воду из колодца, находящегося возле бывшего Могила схимонахини Евфросинии на кладбище в селе Маминском дома Мезеновых в деревне Шиловой. По предстательству Аннушки многие получают исцеление от различных телесных и душевных недугов.
Приведем некоторые случаи.
В августе 2006 года матушка Ирина Лазарева, супруга иерея Александра, настоятеля Христорождественского храма в селе Сосновском Каменского района, рассказала следующий случай:
«В 2004 году у нас родилась девочка с серьезным заболеванием — обширной кистой головного мозга. Нас выписали из больницы с условием, что в скором времени мы сделаем повторное УЗИ и если киста останется или увеличится, то нам необходимо будет пройти серьезный курс лечения. Возвращаясь домой, мы с мужем единодушно решили заехать на могилку схимонахини Евфросинии, где со слезами молились об исцелении дочери. Взяв с могилки немного земли, я приложила ее к голове ребенка.
Через четыре месяца мы сделали повторное УЗИ. С замиранием сердца я слушала каждое слово врача, подробно рассказывавшего мне, что он видит на мониторе. Я спросила: „А как же обширная киста?“ Врач удивленно посмотрел на меня, потом еще раз на монитор и сказал: „Ничего нет. Даже остаточных явлений не видно. У вас все нормально“. Помню, с какой радостью я рассказала об этом мужу и мы возблагодарили Господа и матушку Евфросинию за ее ходатайство. Мы с батюшкой и детьми надеемся на то, что схимонахиню Евфросинию причислят к лику святых и мы с радостью будем возносить к ней свои молитвы».
Этот рассказ имеет документальные подтверждения.
Мария Григорьевна Мезенова, 1960 года рождения, проживающая в селе Покровском Каменского района, родом из деревни Шиловой, засвидетельствовала, что получила исцеление у могилы схимонахини Евфросинии после того, как 15 июня 2002 года по окончании панихиды приложилась к ее могиле и кресту.Она рассказала: «У меня был перелом правой руки (шейки кости в плечевом суставе). В течение семи лет я не могла работать этой рукой, не могла даже вязать и писать, у меня болело плечо. После того как помолилась на могиле схимонахини Евфросинии и приложилась к могиле и кресту, у меня прекратились боли, я свободно работаю правой рукой. Я свободно вяжу, пишу, и почерк стал даже ровнее, чем раньше. Через два дня после исцеления я в течение пяти часов переписывала житие подвижницы. Написав двадцать семь листов, я не почувствовала никакой боли».
Жительница села Маминского Марина Михайловна Макарова попала в тяжелую жизненную ситуацию: из-за пьянства мужа ей пришлось с ним развестись и остаться одной с двумя маленькими детьми. На ее плечи легла вся нелегкая работа по хозяйству: нужно было заниматься огородом, управляться со скотиной, накосить сена, да и вообще в деревне работы хватало. Она много работала и быстро подорвала свое здоровье. Вскоре произошло еще одно несчастье: родители Марины Михайловны попали в аварию и находились в больнице. В результате в октябре 2001 года у нее началось серьезное заболевание — тяжелая форма диффузного токсического зоба. Щитовидная железа была увеличена до 3-й степени. Клиническая картина и лабораторные анализы указывали на серьезные изменения в организме. Марина Михайловна рассказывала: «К концу года я совершенно выбилась из сил. Возвращаясь в очередной раз с работы мимо кладбища, я не заметила, как оказалась у могилки схимонахини Евфросинии. Я очень долго плакала, рассказывая ей, как трудно мне живется, молилась и просила о помощи. Возвращаясь домой, я чувствовала, что на душе у меня легко и светло, все невзгоды куда-то ушли. А вскоре я познакомилась с молодым человеком, который стал настоящей опорой в моей жизни. Мы поженились и обвенчались в нашей церкви». Но впереди было еще одно испытание.
Когда Марина Михайловна узнала, что у нее будет ребенок, врачи предложили ей сделать аборт, утверждая, что в немолодом возрасте при таком заболевании опасно рожать детей. Она стала регулярно ходить на могилку к схимонахине Евфросинии, молиться и просить помощи. Несмотря на запреты врачей, перестала пить лекарства, так как твердо решила иметь ребенка. А когда на 25-й неделе беременности Марина Михайловна вновь прошла обследование у эндокринолога, сделала УЗИ щитовидной железы и сдала все анализы, то оказалось, что болезнь отступила — клиническая картина сгладилась, уровень гормонов в крови и размеры щитовидной железы пришли в норму. Вскоре она родила здорового мальчика, а болезнь перестала ее беспокоить. «И теперь каждый раз молюсь и благодарю матушку Евфросинию за все ее добро, что она делает, не только для меня», — говорит Марина Михайловна.
Рассказ подтвержден медицинскими документами.
Вера Михайловна Бебенина, 1949 года рождения, проживающая в селе Покровском Каменского района Свердловской области, поехала со знакомыми помолиться у могилы Аннушки. Она мысленно просила ее о семейном благополучии своих детей, о благополучии в работе и о том, чтобы у нее перестали болеть руки. У Веры Михайловны постоянно мерзли и немели руки. Вскоре после молитвы ей приснился сон, в котором Аннушка в белых одеждах подошла к ней, взяла ее правую руку в свои и сказала: «С этого дня у тебя руки болеть не будут». От нее веяло необыкновенным теплом. И действительно руки у Веры Михайловны с того времени болеть перестали.
Верующие особенно почитают день кончины схимонахини Евфросинии (12/ 25 октября) и день перезахоронения ее останков (18/31 мая). В эти дни в Михаило-Архангельском храме села Маминского совершаются заупокойные богослужения, после которых служатся панихиды на ее могиле.
—————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————
Источники Воспоминания Галины Андреевны Засыпкиной (1912–1997 годы) / авт.-сост. А. П. Килин. Запись [сделана] в Екатеринбурге, май-июнь 1995 года. Екатеринбург, 2002. Режим доступа: http://atlasch.narod.ru. ГАСО. Ф. 6. Оп. 8. Д. 129, 130, 131, 137, 360. Георгия (Ярутина), монахиня. Воспоминания. Краткое историческое описание о первоначальном заведении Уфимского Благовещенского монастыря, составленное [его игуменией]. РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 573. Дубейковский С. Г. Смолинская пещера и ее окрестности. Екатеринбург, 2002.Приходы и церкви Екатеринбургской епархии. Екатеринбург: Братство Святого Праведного Симеона, Верхотурского Чудотворца, 1902. Русское православное женское монашество XVIII–XX вв. / Сост. монахиня Таисия. Изд. СвятоТроицкой Сергиевой Лавры, 1992. Серафим, иеромон. Уральский Афон (Белая гора). Н.Новгород, 1909. Войтехов С. Пещеры в селе Смолине // Екатеринбургская неделя. 1889. № 47.